Она – бунтарка? Очень правильная мать, всегда очень строго одетая, никогда не показывающая разрывающих ее чувств? Удивительно, как разно мы самоощущаем себя и транслируем это окружающим!
— Знаете, девочки, — нагловато, но мне кажется я имел право на такое обращение, — мне кажется, что пока хватит. Чувствую, что стер свое достоинство до оголенных нервов. Даже доставать его из… ну понимаете, было болезненно.
— Ах, мой бедный мальчик, — прощебетала неестественным тоном мама, — дай пожалею бо-бо!
Она подула на мою натруженную головку, после чего взяла в рот и облизала.
— Вкусненько, молодая сперма и мои выделения, — выдала она, — да, пожалуй, стоит отдохнуть. Не стерлось, конечно, но сразу такие нагрузки! Вы без меня много трахались?
— Ох, достаточно, — ответила сестренка, — я тоже уже выдохлась.
— Ну что вы, я только заводится начала! — мама притворно, «блондинисто» похлопала глазками, после чего расхохоталась своим звонким голоском, — если вы, со своим подростковым метаболизмом, гормональным штормом утомились, что думать о мне, сорокалетней даме? Я удовлетворена до… сама не знаю, какого предела. Впервые за три года полностью. Надеюсь, не в последний раз?
В ее голосе проскользнули нотки, которые я сам выдал час назад. Завис, не понимая, как ответить.
— Мамочка, ну как ты могла подумать о нас так плохо! — заговорила сестра, ткнув меня локотком под бок, — это было настолько хорошо, что без этого мы больше жить не могем!
— Да, мамо, — пробасил я, подражая какому-то герою мультика. Она прыснула, снова рассмеявшись.
— Ой, как-же это странно. День назад я даже подумать о таком не могла, а сейчас не хочу, чтобы это кончилось. Жизнь…
— Очень странная штука, — закончила фразу сестра, — блин, как тепло и хорошо так лежать так с вами! Это настоящее счастье.
Сейчас она была посередине, с одной стороны ее обнимал я, с другой – подпирала мама. Я даже завидую!
— Мистер Фикс, есть ли у нас план?
— Плана нет, — ответила мама, — но шоколадки из Амстердама. Это, конечно дико, когда родитель предлагает своим детям такое, но вы однозначно уже курили траву, замечала я это, кроме того, она не вызывает привыкания. Так что можно.
— Ну так давай, неси, — предложила сестра, — оттянемся, е-мое, по-митьковски!
Мать снова покинула комнату обнаженной, забыв свой халат на полу.
— Странно это, Вера, — заметил я. — Очень странно. Мать ведёт себя совсем неестественно. Словно она сама под препаратами.
— Нет, — засмеялась она, — единственный препарат – твой член, именно он сбил ей крышу. Ты просто не понимаешь, как действует это на изголодавшую женщину!
— Наш отец – идиот.
— Наш отец – козел и извращенец. Впрочем, как и мы, в некотором роде, — сестра осмыслила сказанную фразу и добавила, — в смысле, извращенцы.
— Наверное, ты права.
Какое-то время мы лежали молча, думая каждый о своем. Вскоре пришла мама, в руках у нее был пакет, одеваться она и не подумала.
— Пойдемте на кухню, почаевничаем.
— Что, прямо так? — удивился я.
— После того, что сегодня произошло, стесняться друг друга смешно, а Петр, проснется ближе к ночи, с жутчайшим похмельем, решит полечится, насколько я его знаю, а знаю его хорошо, даже сто грамм крепкого алкоголя с тем препаратом, что я ему подмешала, снова его вырубит. В лучшем случае, увидим мы его завтра, в принципе может и в запой уйти на несколько дней, пока все запасы не выжрет. Запасы в баре у него солидные. Так-то он пьет редко, но есть такое выражение: неправильный опохмел ведет к запою. А правильно опохмелиться ему будет очень непросто, — жестко усмехнулась она, — так что сейчас мы ничем не рискуем.
Возражений не у меня ни у сестры не возникло, мне было просто приятно смотреть на обнаженных красивых женщин, а Вера вообще была склонна к эксгибиционизму.
— Знаете, у меня такое чувство, словно у булгаковской Маргариты, когда она полетела на бал к Воланду. Чувство освобождения. Меня угнетала болезнь, это замужество, которое давно пора было завершить, да и чувство, пардон за мой французский, недотраханности. Неудовлетворенности. Я еще довольно молодая и весьма привлекательная женщина, мужчины регулярно оказывают мне знаки внимания, я же всякий раз избегала их принимать… Какого черта!? Петр меня ни во что не ставит, я ему нужна только как деталь интерьера, да и то в последнее время он чаще посещает мероприятия с молоденькими спутницами, практически вашего возраста. В общем, развод и девичья фамилия! Что думаете?
— Я давно тебе об этом говорила, — поддержала ее сестра.
— Откровенно говоря, я об этом не думал, — сказал я, когда мы поставили чайник и расселись за кухонным столом, — но в свете произошедшего, между нами, думаю, что без отца нам будет спокойнее. Ты была права, он опасен для нас и в первую очередь для тебя. Думаю, ему самому будет проще, когда он освободится, он и так особо не шифруется, но вне формального брака ему будет спокойнее. Единственное что меня беспокоит – сам бракоразводный процесс, в смысле, раздел имущества.
— У нас подписан брачный контракт, смешно, когда мы его составляли, Петр полагал, что защищает его интересы. А сейчас я понимаю, что он в большей степени защищает меня.
— Ну тогда не вижу проблем. Главное – не общайся с ним, а то он будет давить, пусть между собой общаются ваши юристы.
— Что – что, а это я прекрасно понимаю! — улыбнулась мне мама, — ну что, чай с шоколадом и печеньками, оказывается у меня есть еще и печенье из кафе-шопов!
Мы принялись за чаепитие, в процессе, оно мне все больше напоминало кэрроловское, с Шляпником, Мартовским Зайцем и Соней, не дословно, а по нарастающей абсурдности. Особенно впечатлило, когда мама попросила нас рассказать как у нас с Верой все закрутилось, рассказывала сестра, как главный организатор, при этом если сначала рассказ был логичен и последователен, постепенно она начала уходить в такие подробности, которые я совсем не помнил, иногда уходить в сторону от того, что происходило между нами, в общем к моменту, когда она приступила к пересказу разговора с отцом абсурдность повествования переплюнула «Алису в Стране чудес».
Большое и крайне неоднозначное впечатление произвел на меня ее рассказ о нашем сексе, с точки зрения женщины, ощущения ей испытываемые. Допускаю, что отчасти это был тетрагидроканнабинол, но даже так натуралистичность описания и переживаемые чувства меня озадачили, женщины ощущают этот опыт совсем иначе. Кстати, параллельно сестра рассказала о своем опыте с подружками и мамой, что тоже было интересно. Иногда, когда она сильно увлекалась, то я, то мать возвращали ее в русло повествования, с переменным успехом. Где-то на середине, подумалось, что нужно было писать это на диктофон, переслушать потом в нормальном состоянии.
Так, в этом безумном чаепитии мы втроем смололи все шоколад и печеньки, хотя было их не немало.
— Все, больше не могу болтать, язык устал и заплетается, — призналась сестра, — расскажите уже сами что-то!
Я задумался, о чем бы таком рассказать, как вдруг услышали звук, что-то упало, похоже в кабинете отца. Любопытство погнало нас туда, открыв дверь я увидел, что он валяется возле стола, сжимая в руке почти полную бутылку «Отарда».
— Бухал за столом, — констатировала мать, — увидев, что вискарь кончился, потянулся за другой бутылкой из бара, взял, но не удержался на ногах. Упал, но выпил! Я просто горжусь силой воли этого человека, даже бутылку уберег, не разбил.
В этот момент в сознании отца случилось прояснение, он открыл глаза и спросил, практически трезвым голосом:
— А что это вы в таком виде?
Действительно, мы приперлись к нему совершенно обнаженными, упс!
— А это не мы, это тебе просто приснилось! — сообщил я, прижимая к себе сестренку, одной рукой прикрывая ее грудь, другой промежность. На маму рук уже не хватало.
— А! А то я уже брул-мын-он-тал, — сообщил отец и снова захрапел.
