***
В человеке всё должно быть прекрасным: и маникюр, и макияж, и интимная стрижка. Эту истину Ирина знала не понаслышке, а от доверенных подруг. Собираясь на субботнем винопитии, они тыкали её в бок, гоготали во весь голос и учили уму-разуму: Ириша, пока ты не будешь сама себя любить, никто из мужиков тебя не полюбит! Почему любить себя в их представлении означало подставлять похотливым самцам своё молодое тело для их удовольствия, они не уточняли. В разумении же самой Ирины, любить себя значило «не париться» из-за собственной внешности, жить для себя и ни от кого не зависеть.
К такому заключению она пришла не сразу; к нему её подвела вся предшествующая жизнь. Может, будучи помоложе, она и ждала от жизни подарка в виде большой беззаветной любви, но те романтические настроения разбились о суровую действительность. Теперь мужчины для Ирины представляли скорее хозяйственную ценность.
Для её подруги Катьки, например, только постоянная востребованность у мужчин «как женщины» составляла смысл женского существования. Она не видела себя без мужского внимания. От её рассказов типа «я увидела, как он на меня смотрит, у меня там всё намокло, ноги подкосились, я ему ТАК улыбнулась, а через пять минут уже отдавалась в туалете» у Ирины разве что волосы на голове шевелились.
Причём подругу поражала не только скорость принятия Катькой этого ответственного, как ей казалось, решения, но и сопровождавшие его последующие события: секс в случайных гостиницах, туалетах или банях, ночные поездки за город, незнакомые люди и автомобили…
Катькины рассказы создавали ощущение опасности, сумбура и разнузданной похоти. Это даже слушать в захлёбывающемся изложении подруги было дико, а очутиться в чём-то подобном самой Ира могла представить только в страшном сне.
Вторая подруга — Светка — тоже была в постоянном поиске своего «единственного». Таких у неё уже набрался не один десяток. Она так хотела замуж, что, кажется, начинала намекать на свадьбу сразу, как только парень задерживался у неё более чем на сутки. Поэтому на вторые сутки они от неё сбегали под разными предлогами. У Светки на этой почве даже сформировался невроз. После очередного побега несостоявшегося суженого она расстроенно спрашивала подруг, что с ней не так, и топила горе в бокале розового.
Те успокаивали её, что с ней всё в порядке, а это с ними, жеребцами, что-то не так, «они не понимают своего счастья». Хотя в глубине души Ирина догадывалась, что как раз в этой ситуации что-то не так было именно со Светкой.
Среди их странной компании бывших одноклассниц только Ирина не могла похвастаться какими-то отношениями с мужчинами. Когда разговоры заходили о ней, она так яростно отстаивала позицию современной независимой женщины, которой мужчина нужен на короткий период зачатия ребёнка, что сама начинала в неё верить. Как шутили девчонки, онанизм — лучший друг феминизма. В этом было зерно правды.
Хотя посмотреть в Ирине было на что. Почти 170 сантиметров роста, стройные длинные ноги с рельефными точёными голенями и объёмными бёдрами, крутой гладкий таз, переходящий в рюмочную талию, высокая грудь третьего размера, белая кожа шеи и, наконец, точёный подбородок с чувственными губами, прямой нос, увенчанный холодными голубыми глазами, высоким открытым лбом и мягко обрамляющими всё это благолепие каштановыми волосами до плеч.
В былые времена Ира чувствовала неустанное внимание мужчин. Некоторые были даже настолько воодушевлены, что пытались познакомиться.
Для них у Ирины был заготовлен беспроигрышный ответ: «Извините, я в отношениях!». Когда она начинала пользоваться этой фразой, она имела под собой основания. Но те времена давно прошли. Теперь то, от чего любой вдумчивый мужчина опустил бы слюни и поднял хвост, было надёжно замаскировано мешковатой одеждой оверсайз, штанами-бананами и ботинками на толстой подошве. Роскошные волосы также были утянуты старой растянутой резинкой. Имидж довершали сильные очки на пол-лица. Одевалась Ира так намеренно, чтобы «не приставали», потому что, когда она надевала платье или что-то более открытое, внимание мужчин возвращалось с новой необыкновенной силой. И оно её тяготило.
Шансы у её «партизанского лука» с точки зрения подруг найти полового партнёра практически отсутствовали. Это они и пытались донести по пятницам, пропустив по паре стаканчиков и перемыв кости своим собственным ухажёрам. Ирина же стойко терпела эти нравоучения и сознательно оставалась одна.
Вернее, не одна, а с мамой. Такого она в молодости, конечно, не планировала. Вообще на её надгробном камне можно было уже сейчас смело писать: «Это было совсем не то, что я себе представляла».
Никак в далёких грёзах возбуждённой фантазиями девочки она не ожидала оказаться там же, где просыпалась и 15 лет назад, в той же самой комнате, с теми же оладьями и сметаной на завтрак и заботливой мамой весь день.
Мама, конечно, была уже не та. Ира помнила её энергичной стройной женщиной, которая тоже изо всех сил старалась устроить своё женское счастье после гибели первого и единственного мужа. У неё иногда появлялся «друг»; в такие моменты мама оживлялась, была радостно суетлива и порхала по дому, стараясь угодить новому ухажёру. Ира всех этих мужиков терпеть не могла. С одной стороны — за то, что они спят с её матерью, с другой — потому что они не могли заменить ей отца. Один даже задержался у них в квартире на пару месяцев. Но как только мама заметила, что он обращает на её дочь-подростка слишком уж пристальное внимание, мужчина был отправлен куда подальше.
К счастью, Ире не пришлось унизительно рассказывать о приставаниях мужика матери — она сама всё увидела.
В тот момент Ира, правда, уже не была невинной девочкой. И эта история требует отдельной остановки.
Вадик, Вадюша, Вадичка… Сука, гад, кобель!!!
Он появился в седьмом классе — перешёл из другой школы. Сел на следующую за ней парту. Он всегда был на расстоянии взгляда через плечо и притягивал этот взгляд. Ира непроизвольно постоянно косилась на него во время уроков. Он явился, осмотрел класс, потом остановил взгляд на ней и всё: с этого момента она всем своим существом поняла, что теперь не одна в этой жизни, что у неё «появился мальчик». В отличие от других парней, которые заигрывали или нарочито грубо, или чересчур несмело, так что и понять было сложно, что им надо, Вадя поставил всех, в том числе и её саму, перед фактом, что она — его, она — с ним. Это сразу казалось решённым делом, и даже Ира, поначалу рефлекторно противясь происходящему, понимала, что её сопротивление — только временный вопрос.
И они начали «ходить». Гуляли после школы, делали уроки, проводили вместе выходные. Вадя не торопился; он по-взрослому окружал её заботой, защитой. Был внимателен и нежен. Он крепко держал её руку, грел её ладошку у себя в кармане, а Ира чувствовала себя самой счастливой на земле. Она влюбилась впервые и понимала, что, чтобы он от неё теперь ни попросил — он это получит немедленно. И он попросил, вернее, со свойственным ему тактом подвёл всё к тому, что произошедшее стало логичным и закономерным результатом.
Сначала он только обнимал и целовал её. Она возвращалась домой до одури зацелованная, с блуждающими глазами и ноющим от желаний животом. Потом он дал волю рукам. И в его нежных, но сильных объятиях Ирина окончательно растворилась. Его руки путешествовали по её телу, касались таких мест, которые и для неё самой ещё были загадкой. Своими прикосновениями они высекали из её глаз такие искры, что мысли путались и пропадали вовсе. Вся она была один сплошной нерв, настроенный на чувственное удовольствие.
А потом его рука уползла однажды вниз, к самому сокровенному, и задела там новые струны, ещё более сладостные. С первым, таким неумелым, сказочно прекрасным наслаждением от его пальцев, сидя на его коленях, с бесстыдно раскинутыми ногами, безвольно ухватившись за его шею, она окончательно перешла в полную и безраздельную его собственность.
К эмоциональной зависимости добавилась физическая — один день разлуки был равносилен муке. Она ждала его рук, его пальцев, а он мучил её сначала ожиданием, потом неторопливыми ласками. Он мог довести её почти до пика, а потом остановиться и начать расспрашивать о чём-то постороннем. Мог вообще оставить её без ласк, ограничившись поцелуями, дразня. В такие моменты Ира бесилась, но снова мчалась к нему. Их игры всё углублялись.
Она уже познакомилась с его «дружком», научилась его ласкать. Потом настал черёд оральных ласк. Вадик и здесь оказался не по годам подкованным, управлял ею, её руками и губами, а сам, когда спускался у неё между ног, невзирая на протесты типа «мне стыдно, что ты туда смотришь», оказывал ей утончённые ни с чем не сравнимые ласки ртом. Было практически всё: оргазмы, семяизвержения, но не было проникновения.
К своему стыду, она хотела, чтобы её «взяли», предвкушая ещё более сильное наслаждение, чем то, что он уже ей доставлял. И, наконец, это случилось.
Был тёплый май (он сладко мучал её целый учебный год!). Они гуляли по ботаническому саду. Остановившись напротив клумбы с высокими рододендронами, он огляделся по сторонам и за руку утащил её в кусты. Там оказалась аккуратная поляна, покрытая невысокой и мягкой травой. Со всех сторон её закрывали плотные кустарники, и они оказались в необычном волшебном мире, в первозданном раю, где были только они, одни в целом свете.
Она сразу поняла, что это будет особенный день. Он расстелил свою куртку и, целуя, уложил её на траву. Сам лёг рядом и навис над ней, целуя в губы, шею, медленно забираясь руками под юбку. Ира привычно раздвинула для него ноги. Он, не торопясь, заводил её естество, медленно наполняя его влагой и желанием. Когда дыхание девушки участилось и она, судорожно обнимая его руками, задвигала призывно тазом навстречу его рукам, он отстранился и расстегнул штаны. Ира поняла и, в свою очередь, послушно скинула трусики. Парень чуть приспустил штаны и снова наклонился над девушкой, заваливаясь между её ног. Ира была так возбуждена, что никакого страха не чувствовала. Она, наоборот, была в радостном предвкушении.
