Моя мама была историком-этнографом, её дипломная работа была посвящена традициям материнства в русских деревнях. Вместо путешествий за границу она колесила по глухим сёлам Вологодчины и Архангельской области, записывая рассказы старушек. Именно там, в домах, пахнущих хлебом и сушёной травой, она впервые услышала слово «кормилица» не из книг, а из живых уст.
Ей рассказывали, как раньше в большой крестьянской семье или в соседской общине молочные вопросы решались сообща. Если у матери пропадало молоко от работы или болезни, ребёнка прикладывала к груди тётка, старшая сестра или соседка, у которой этого молока было в избытке. Это была даже не услуга, а естественный поступок — помочь своему, протянуть руку, вернее, грудь. Подобные истории тогда пробудили в маме что-то глубокое, первобытное — тоску по той самой природной связи, утраченной в нашем стерильном городском мире.
Неудивительно, что, вернувшись с полей, она в двадцать три года вышла замуж за моего отца и быстро родила меня, сгорая от желания самой окунуться в этот процесс — кормление.