Саше было двадцать пять, но его комната осталась там, где он застрял лет десять назад: плакаты, разбитый контроллер, игрушки, которые больше не радуют, но выбросить которых он так и не смог.
Он проснулся от давящей тяжести внизу живота. Эрекция была жесткой, почти болезненной, будто кто-то изнутри требовал выхода. Он не шевелился, только ворочался под одеялом, чувствуя, как ткань трусов трёт по напряжённому члену. Он не думал — он хотел. Нагло, глубоко, с животным стыдом, который только усиливает желание. Из кухни доносился звук сковородки, хлопок крышки, журчание молока. Алла. Его мама. Она уже двигалась там, в своей привычной утренней суете, и каждый звук её шагов, каждый вздох, каждый стук посуды врезался ему в череп.
— Ма-ам!.. — позвал он, голос срывался, дрожал. — Мама!
Его рука уже скользнула под одеяло. Пальцы обхватили ствол через ткань, начали тереть, ритмично, но пока без спешки. Он слушал, как она на кухне что-то бормочет себе под нос, возможно, песню, возможно, молитву о том, чтобы сын наконец-то нашёл работу. Рука под одеялом резко усилила давление. Он начал дышать чаще, короче, почти задыхаться. Каждое движение его пальцев отдавалось в позвоночнике, в глазах темнело.