Ночник на тумбочке горел приглушённо, разливая по стенам золотисто-молочный свет, такой мягкий, что тени не резали, а таяли, обволакивая всё как дым. Здесь, в этом полумраке, происходило нечто большее, чем переодевание. Здесь рождалась новая плоть. Саша стоял перед высоким зеркалом в одних мужских хлопковых боксерах, белых, изношенных, с потёртой резинкой. Его тело было бледным, слегка угловатым — не спортивное, но и не мягкое, словно застывшее между формами. Он смотрел на себя, но не узнавал. Не хотел узнавать.
Первым делом — кружевные трусики. Чёрные, с узкими лентами по бокам, они лежали на кровати как обещание. Он поднял их двумя пальцами, ощутив прохладу шёлка. Когда он надевал их, ткань скользнула по коже, как живая, холодная и жадная. Он затянул завязки, медленно, до шипящей боли. Кружево врезалось в бёдра, оставляя красные следы на бледной коже. Боль была острой, но странно приятной — как если бы каждый укол подтверждал: ты не там, где был. Эрекция возникла внезапно, рефлекторно, против его воли, как предательство собственного тела. Она давила на тонкую ткань, выдавливаясь вперёд, нарушая линию, которую он пытался создать. Он замер, чувствуя пульсацию в паху — глубокую, настойчивую, как сердце в другом месте.