Вечер опустился на квартиру тяжёлым, тёплым покрывалом, и за окном уже не было ни звука — ни шума машин, ни голосов, только тиканье часов в коридоре, будто отсчитывающих что-то необратимое. Я лежала на кровати, в полумраке, в тонком хлопковом платье, которое ещё утром казалось невинным... Она вошла без стука. Как всегда. Моя старшая сестра. Высокая, уверенная, с этой странной улыбкой, будто знает что-то, чего не знаю я. Руки в боки, бедро выставлено вперёд, как у женщины, которая привыкла быть центром внимания. Её глаза блестели — не от злобы, нет, скорее от удовольствия, от предвкушения.
— Сегодня ты не собираешься больше дрочить? — спросила она, и голос её прозвучал ровно, почти ласково, но в каждом слоге чувствовалось давление.
Я вздрогнула, будто меня застали за чем-то настоящим, а не просто за мыслью, которую я сама себе позволила.
— А?!
— Было ведь приятно? — продолжила она, делая шаг ближе. — Когда ты дрочила в прошлый раз? Я слышала тебя. Тихо, но достаточно чётко. Дыхание, стоны... как будто кто-то трогает тебя там, где ты боишься признаться даже себе.
— Нет, я... это не то, что ты думаешь...
— Да перестань, — рассмеялась она, и смех был мягким, как шёлк, но холодным как металл. — Я знаю, какая ты на самом деле. Прячешься под маской застенчивой недотроги, будто тебе стыдно. Но я вижу. Вижу, как ты смотришь на мужчин в сериалах. Как задерживаешь дыхание, когда они касаются женщин. Готова поспорить... ты сделаешь это снова, как только я уйду.
— Ни в коем случае... Я бы не...
— О, не может быть, — прошептала она, и в этот момент её лицо изменилось. Не стало жестче — напротив, оно расслабилось, будто она уже знала, чем всё закончится. — Тогда, думаю, я сделаю это за тебя.
— А?!
Не успела я выдохнуть, как она шагнула вперёд, одной рукой уперлась в моё плечо, пружинный матрас скрипнул, словно протестуя, но никто его не слушал. Я попыталась сесть, выдавить: Сестричка, перестань, — но она уже была надо мной, коленями прижала мои бёдра, а её руки потянулись к завязкам моего платья.
— Ну же, — прошептала она, — не будь такой глупой. Ты же хочешь. Я вижу, как дрожит твой живот. Как напрягаются ноги. Как сердце бьётся прямо под кожей.
Её пальцы расстегнули пуговицы. Медленно. Каждый щелчок звучал, как выстрел в тишине. Ткань раскрылась, обнажив лифчик — белый, простой, с тонкими кружевами по краям. Она провела ладонью по моей груди, не сразу касаясь сосков, а будто изучая форму, вес, тепло.
— Они идеальны, — сказала она, и в её голосе прозвучало что-то вроде восхищения. — Такие мягкие, такие нежные. Уверена, парни в восторге от них. Но, честно говоря... мне нравится когда грудь больше.
И тогда она запустила руку. Под лифчик. Пальцы обхватили мою грудь, плотно, почти больно. Я вскрикнула, но звук вышел не от боли — он родился где-то глубоко внутри, из места, которое я давно закрыла на замок.
— Пожалуйста... — прошептала я, но уже не просила остановиться. Я просила о чём-то другом. О том, чтобы не прекращала.
— Как насчёт этого? — спросила она, и её ноготь, осторожный, но настойчивый, провёл по соску.
Я выгнулась. Весь воздух вышел из лёгких. Электрический импульс пронзил живот, опустился ниже, к бёдрам, к тем местам, которые никогда не просили о прикосновении, но теперь сами напрягались, требовали. Она повторила. Сильнее. Затем другой сосок. Затем оба. Её пальцы двигались с ритмом, с умением, будто она делала это тысячу раз. Или будто знала моё тело лучше, чем я сама.
— Разве не приятно? — шептала она, глядя мне в глаза. — Хихи... смотри, как они набухают. Как реагируют. Ты вся дрожишь. Как будто боишься, что кто-то услышит. Но ты же хочешь, чтобы я продолжала?
— Прекрати... — выдохнула я, но бёдра сами приподнялись, встречая её руку. — Аххх...
Она засмеялась. Тихо. Жадно.
— Ну надо же, — сказала она, — твои соски уже твёрдые. Как две маленькие жемчужины. И кожа вокруг... вся в мурашках. Ты вся горишь.
Я попыталась отвести взгляд, но она схватила меня за подбородок.
— Смотри на меня. Не отворачивайся. Это твоё тело. Твоя плоть. И сейчас она принадлежит не стыду. Она принадлежит ощущению.
Затем она отстранилась. Только на секунду.
— Теперь... сними своё платье.
Я замерла.
— Что?
— Сними. До конца. Оставь только трусики, если хочешь. Хотя... — она прищурилась, — на самом деле, мне бы понравилось, если бы ты осталась в платье. Чуть расстёгнутом. С одним плечом обнажённым. Это делает всё намного интереснее. Как будто ты почти готова, но всё ещё сопротивляешься.
Я смотрела на неё, понимая, что сопротивление — уже театр. Что я давно сдалась. Что каждый мой нерв кричит о другом. И я сняла платье. Медленно. Сначала одну лямку, потом другую. Ткань сползла по бёдрам, упала на пол. Я осталась в одних трусиках — хлопковых, белых, с цветочным узором.
— Теперь скорее ложись, — сказала она, и в голосе прозвучала команда.
Я легла. Грудь тяжело дышала, соски торчали, как два вызова. Она забралась на меня сверху, колени по обе стороны моих бёдер, и в этот момент я поняла: она не собирается отпускать. Не сегодня. Не когда она почувствовала, как я дрожу.
— Хи-хи... — прошептала она, наклоняясь. — Теперь мы просто возьмём твои торчащие соски и...
И тогда она вобрала один из них в рот. Горячий, влажный, жадный. Я вскрикнула. Не от шока — от удовольствия, которое ударило как ток. Её язык играл с соском, то лаская, то кусая, то втягивая глубже. Её рука скользнула вниз, по животу, по бедру, и остановилась у края трусиков.
— Нет... — прошептала я, но бёдра сами приподнялись. — Сестричка... перестань... Ахххнн!
— Хммм... — промурлыкала она, не отрываясь. — Мне нравится, как ты стонешь. Как будто пытаешься убедить себя, что это плохо. А тело говорит другое.
А теперь... как насчёт этого?
Её палец скользнул под резинку моих трусиков — медленно, как будто исследуя границу, которую нельзя переступать. Но она уже переступила. Ещё до того, как коснулась меня. Ещё до того, как я выгнулась под ней, как будто моля о том, чего не осмеливалась назвать. Ткань хлопка смялась, оттянувшись в сторону, и её палец, тёплый, уверенный, с лёгкой шероховатостью кончика, зарылся прямо в складки моей плоти. Я вскрикнула — не от боли, а от внезапного удара ощущения, как будто тело проснулось после долгой зимы.
— Хихи... — прошептала она, приподняв голову, чтобы посмотреть мне в лицо. — Так ты уже влажная? Даже не успела сопротивляться, а там уже всё течёт... Ты так возбуждена, как я и думала. Как будто твоё тело меня ждало.
Я попыталась сжать бёдра, но она уперлась коленом между ног, не давая закрыться. Её палец начал двигаться — не внутрь, нет, пока только по кругу, по самому краю, там, где каждый миллиметр покрыт нервными окончаниями, которые теперь кричали от одного прикосновения.
— Аххх... — вырвалось из горла, глубоко, как стон из чрева. — Нет... Перестань...
Но это была ложь. Всё моё тело трепетало, как струна, натянутая до предела. Каждое касание отзывалось внизу живота, в бёдрах, в позвоночнике — словно электричество, пульсирующее по скрытым проводам. Я ненавидела это. Ненавидела, что не могу остановиться. Что не хочу. Что сопротивление — лишь игра, которую я разыгрываю для себя, чтобы сохранить иллюзию невинности.
— Не волнуйся, — прошептала она, приближаясь к моему уху, дыша тёплым, сладковатым дыханием. — Будь уверена, твой клитор получит всё, что заслуживает. И даже больше.
И тогда она резко стянула с меня трусики. Одним движением — как будто срывала повязку с раны. Ткань соскользнула по бёдрам, по коленям, упала на пол, забытая. Я осталась голой под светом настольной лампы, тусклым, но достаточно ярким, чтобы обнажить каждую складку, каждый изгиб, каждую каплю влаги, проступающую между моими половыми губами. Осознание было острее, чем страх. Я была полностью открытой. Уязвимой. Голой не только телом — душой. И она смотрела. Смотрела так, как будто читала меня, как будто знала, что я уже принадлежу ей.
— Хммм? — протянула она, склоняясь ниже, почти касаясь моей кожи губами. — Так нагота заводит тебя? Потому что секунду назад ты была влажной... А сейчас — вся блестишь. Смотри, как твои соки покрывают клитор. Как будто он просит о внимании.
— Нет... — выдохнула я, но голос дрожал, как будто уже не верила в свои слова.
— Можешь говорить всё, что хочешь, — рассмеялась она, — но ты сама чувствуешь, как стала мокрой. Как пульсирует внутри. Как хочется, чтобы я трогала тебя. Глубже. Сильнее.
Это так смущало. Что я влажная. Что моё тело реагирует на неё. На свою сестру. На запрет. Почему? Почему оно хочет этого? Почему не сопротивляется? Но вопрос растворился, когда её пальцы нашли клитор. Она взяла его между большим и указательным, мягко, но с давлением — ни нежно, ни осторожно. Грубо. Как будто хотела показать, кто здесь главный. Первое движение — вверх, затем вниз, круговые движения, быстрые, настойчивые. Я выгнулась как дуга. Голова откинулась на подушку, рот раскрылся, но звук вышел не человеческий.
— Нет... Так грубо... — прошептала я, но бёдра сами начали двигаться, встречая каждый толчок её пальца. — Ммм... Ааахх!
Это было слишком приятно. Слишком сильно. Мои стоны, хриплые, срывающиеся, лишь подстёгивали её. Она видела, как я теряю контроль. Как мой разум тонет в плоти. Как глаза закатываются, как пальцы впиваются в простыню.
