Все началось с обычной вечерней посиделки в ее квартире, пропитанной запахом пиццы и вина. Максим и Игорь, ее старые друзья, с которыми она переходила из дружбы во что-то более неопределенное, расстелили перед ней на столе туристический буклет.
— Мальдивы, — с пафосом произнес Максим, ткнув пальцем в фотографию бирюзовой лагуны и белоснежной виллы на сваях. — Мы тут подумали... надо бы развеяться. Всем втроем.
Ксюша рассмеялась.
— Отличная шутка. Вы что, выиграли в лотерею?
— Не то слово, — подмигнул Игорь. — Мы серьезно. Но есть одно условие.
В его голосе появилась интонация, от которой у Ксюши пошли мурашки по спине. Она знала этот тон. Он предвещал переход за грань дозволенного.
— Какое условие? — спросила она, пытаясь сохранить безразличный вид.
Максим наклонился к ней, его лицо было всего в нескольких сантиметрах от ее.
— Эта поездка очень дорого нам обойдется. Мы хотим, чтобы на все время этого путешествия ты стала нашей. Полностью. Без вопросов, без «сегодня не хочу» и «я устала». Твое тело, твое время, твоя воля — все это будет принадлежать нам.
Ксюша замерла с куском пиццы во рту. Это было безумие. Но в то же время это было невероятно притягательно. Мысль о полном подчинении, о том, чтобы снять с себя всю ответственность за решения и просто отдаться потоку касаний, удовольствия и унижения, пугала и заводила одновременно. Она посмотрела то на одного, то на другого.
— И что конкретно это значит? — прошептала она.
— Это значит, — ответил Игорь, кладя ей руку на колено и медленно ведя ее выше, — что когда Максим захочет тебя здесь, — он коснулся ее губ, — а я захочу тебя здесь, — его рука скользнула между ее ног, сквозь тонкую ткань легинсов, — ты не скажешь ни слова. Ты просто откроешься. Ты будешь нашей личной курортной шлюхой.
Слово «шлюха» ударило ее как током. Ксюша вдохнула глубоко, чувствуя, как трусики предательски намокли.
— Хорошо, — выговорила она, и голос, словно чужой, прозвучал сдавленно и возбужденно. — Я согласна.
***
Первый день на Мальдивах был ошеломляющим. Вода была настолько прозрачной, что казалась нереальной, а воздух — свежим и ароматным. Они осмотрели виллу, и Ксюша ахнула, когда увидела спальню с панорамным окном и прозрачным полом, под которым плавались разноцветные рыбы.
— Нравится? — спросил Максим, обнимая ее сзади и прижимая к себе. Его член уже был твердым и упирался ей в спину. — А теперь время расплачиваться.
Он развернул ее к себе и поцеловал. Это был не тот поцелуй, к которому она привыкла. Он был властным, требовательным, его язык сразу же начал доминировать. В это время Игорь подошел сзади, стянул с нее летящее платье и расстегнул бюстгальтер. Его руки сразу же обхватили ее голые груди, большие и мягкие, он начал массировать их, покручивая кончики пальцами ее набухшие соски.
Ксюша затрепетала между двух желающих ее тел. Максим повел ее к кровати. Он лег на спину, а Игорь сказал ей:
— Садись на него. Ксюша послушно поднялась и, взяв его твердый член в руку, медленно опустилась на него, ощущая, как он наполняет ее изнутри. Она издала тихий стон. Это было так хорошо, так правильно. В этот момент Игорь подошел к изголовью кровати, встал на колени и поднес свой член к ее губам.
— Открой рот, — приказал он. Ксюша подчинилась, и он вошел в нее, медленно и глубоко, до самого горла. Она задыхалась, пытаясь с комфортом разместить обоих любовников в себе. Ощущения были ошеломляющими: Максим двигался под ней, проникая все глубже, а Игорь управлял ее головой, задавая ритм. Она была полностью в их власти, просто сосудом для их удовольствия, и это сводило ее с ума. Ее собственное возбуждение нарастало волной, захлестнув ее сознание.
На следующий день они решили позагорать на террасе. Солнце было ярким, и от него негде было спрятаться. Ксюша лежала на шезлонге, надев только стринги. Игорь подошел к ней с бутылкой кокосового масла.
— Пора защититься от солнца, — сказал он с хитрой улыбкой. Он вылил прохладное масло ей на спину, и Ксюша вздрогнула. Его руки начали размазывать масло по ее коже, но его движения были далеко не терапевтическими. Он медленно массажировал ее спину, затем опустился к ее ягодицам, раздвигая их и смазывая маслом ее анус. Ксюша замерла, предчувствуя, что будет дальше.
Максим в это время сел рядом с ней на шезлонг и начал целовать ее шею и спинку. Игорь смазал свой член маслом и, не говоря ни слова, медленно начал вводить его ей в задний проход. Ксюша вскрикнула от смеси боли и острого, незнакомого удовольствия. Он двигался медленно, давая ей привыкнуть, пока она не расслабилась полностью.
Они остановились, давая Максиму лечь на шезлонг под нее, после чего Ксюша смогла надеться на него своей свободной влажной полостью. Ощущение двойного проникновения было настолько сильным, что у нее потемнело в глазах. Они двигались в унисон, наполняя ее с двух сторон, пока ее тело не сотрясла мощная, изнуряющая оргазмическая волна.
Иногда, когда они занимались сексом в гостиной с открытыми окнами, они видели, как мимо проплывает лодка с туристами. Они не останавливались. Наоборот, это их заводило. Максим заставлял Ксюшу встать на четвереньки у самого окна, лицом к морю, и брал ее сзади, пока она смотрела на удаляющуюся лодку, зная, что кто-то мог заметить их. Стыд и возбуждение смешивались в один головокружительный коктейль.
Но кульминацией их власти над ней стал крайний день. Они лежали в постели после хорошего секса, и Ксюша чувствовала себя опустошенной и счастливой.
— Ты была хорошей девочкой, Ксюша, — сказал Максим, лениво проводя рукой по ее бедру. — Но есть разница между хорошей и абсолютно нашей. Мы хотим, чтобы ты доказала, что твое тело принадлежит нам настолько, что мы можем отдавать его кому угодно.
Ксюша приподнялась на локте.
— Что вы имеете в виду?
В виллу постучали. Это был местный уборщик, тихий мужчина средних лет. Он пришел сменить полотенца. Игорь кивнул Максиму. Максим посмотрел на Ксюшу. Его взгляд был властным.
— Встань на колени.
Мир для Ксюши сузился до точки. Вся роскошь виллы, шум океана, даже тепло вечернего воздуха — все это исчезло. Осталось только деревянное покрытие террасы, холодное и гладкое под ее коленями, и фигура уборщика, застывшая перед ней. Ее сердце колотилось где-то в горле, а в животе свился холодный, тугой узел из унижения и странного, подсознательного трепета.
Она не смотрела на Максима или Игоря. Она знала, что они смотрят на нее, и это было худшим и одновременно самым важным. Их взгляды были как физическое давление, заставляющее ее двигаться. Ее руки, казалось, принадлежали не ей, когда они потянулись к штанам уборщика. Пальцы были непослушными, они дрожали, и ей пришлось сделать две попытки, чтобы расстегнуть металлическую пряжку. Звук щелчка прозвучал оглушительно в наступившей тишине.
Когда она стянула с него штаны, ее обдало запахом незнакомого тела и дешевого мыла. Это был запах чужой, обычной жизни, которая так резко контрастировала с их роскошным, дорогим раем. Она закрыла глаза. Она не хотела видеть его лицо, его шок, его похоть. Она должна была превратить это в механическое действие, в задачу, которую нужно выполнить. Но ее тело не слушалось.
Ксюша взяла его член в руку. Он был вялым, не таким, как у Максима или Игоря — теплых, твердых, живых от желания. Этот был просто куском плоти, и прикосновение к нему было отвратительным. Она чувствовала себя грязной, оскверненной. Слово «шлюха» больше не было просто игрой или провокационным прозвищем. Оно стало ее сутью, ее реальностью. Шлюха — это та, кто обслуживает любого, кого ей прикажут. Та, чье тело не принадлежит ей. Та, чей рот — просто инструмент. И вот она, на коленях, на райском острове, доказывала это.
Она наклонилась и взяла его в рот. Вкус был солоноватым, неприятным. Она чувствовала, как он подрагивает от ее прикосновения, как все его тело напряглось в шоке. Она сосредоточилась на движениях, стараясь делать то, что нравилось Максиму и Игорю. Она работала языком, стараясь стимулировать его, чувствуя, как он медленно начинает твердеть в ее рту. Этот процесс был для нее самым унизительным — сознавать, что она, своими действиями, вызывает возбуждение у этого незнакомого мужчины. Она была не просто сосудом, она стала активным участником своего унижения.
Ксюша старалась изо всех сил. Она двигала головой быстрее, глубже, заглатывая его до горла, давясь, но не останавливаясь. Слезы выступили на глазах, но это были не слезы жалости к себе. Это были слезы от напряжения, от омерзения и от странного, извращенного желания сделать это хорошо. Она хотела, чтобы это закончилось. Она хотела, чтобы они были ею довольны. Она хотела доказать, что она — лучшая, самая покорная шлюха, какую они только могли себе представить. Ее сознание раздвоилось: одна ее часть с отвращением выполняла действие, а другая, холодная и наблюдательная, оценивала, как она старается, как она выглядит со стороны — на коленях, с членом чужого мужчины во рту, под взглядами своих хозяев.
Она слышала их тихое дыхание позади. Она не знала, смотрят ли они на нее с презрением, с восхищением или с холодным удовлетворением. Но это неважно. Главное, что они смотрят. Они видят ее падение. Они видят, что она их собственность.
Наконец, уборщик застонал, и ее рот наполнилось теплой, противной жидкостью. Ксюша заставила себя проглотить, не отстраняясь, как она делала это с ними, потому что так было надо. Это был последний аккорд ее унижения. Когда он закончил, она отпустила его и осталась на коленях, опустив голову, не в силах поднять взгляд. Уборщик, натянув штаны, пробормотал что-то на своем языке и почти выбежал с виллы.
