— Поверьте, Семён Валентинович, у меня и в мыслях не было оскорблять или унижать вашу дочь. Она умная, способная девочка, мы дружим, и мне было просто обидно, что она в угоду своим гормонам совсем перестала учиться. Это скажется на её дальнейшей карьере, если таковая ещё возможна с таким темпераментом, — начала оправдываться Ириша.
Мужчина продолжал молчать. Чуть наклонив голову, он внимательно разглядывал Иришу. От такого оценивающего и раздевающего взгляда ей стало не по себе.
— Давайте вы поговорите тет-а-тет и всё решите, — облегчённо поднялась директриса и выпроводила их из кабинета.
Они вышли из приёмной в коридор. Рядом с этим мужчиной Ириша почувствовала себя маленькой. Кажется, в нём было под два метра ростом. Широкие плечи, короткая стрижка светлых волос. Он походил на бывшего спортсмена-легкоатлета. Но у него не было животика, как у тех, кто резко бросает спорт. Он был поджарый, с загорелыми мускулистыми руками, на которых блестели золотые пушковые волосы.
«Начищенный и блестит как медный пятак», — раздражённо подумала Ириша, ожидая дальнейшего разговора.
— Во-первых, рад с вами познакомиться, Ирина Михайловна, — начал разговор мужчина глубоким низким голосом. — Нелли много о вас рассказывала. Она в вас души не чает.
— Да бросьте. Даже если так, она это хорошо скрывает.
— Да-да. Вы знаете, мы потеряли её маму, когда ей было четыре года. Рак унёс её. Я не нашёл в себе сил подвергнуть её испытанию и привести в дом другую. И с тех пор ей приходится искать примеры для подражания в посторонних женщинах. Именно поэтому ваши слова были для неё таким шоком, пощёчиной. Даже не знаю, сможете ли вы исправить это извинениями.
— Я тоже не уверена. Тем более я не чувствую за собой никакой вины. И её собственная мать сказала бы ровно то же самое, простите за такое напоминание. И вы тоже, если бы осмыслили ситуацию целиком.
— Её мать состоялась как прекрасная любящая женщина и мать, этого ей было достаточно, и только болезнь прервала её годы, которые она проводила в любви и заботе о семье. Поэтому не вижу ничего предрассудительного, чтобы девочка тоже интересовалась этими вопросами. На то она и подросток. Быть хорошей женой и матерью — какое предназначение женщины может быть достойнее?
— Ну и отправьте её во все тяжкие, зачем ей школа, пусть заводит семью, рожает, если это так прекрасно!
— Не передёргивайте. Все по утрам чистят зубы. Почему по вечерам не заняться ещё чем-нибудь в свободное время?
— Это мужчины могут заниматься этим в свободное время, а потом отключить эти мысли и вернуться к работе! Женщина так устроена, что, если ей приходит срок, то ни о чём другом она думать не может. И наша задача, как учителей и родителей, по возможности нивелировать или отсрочить этот природный зов, чтобы дать ребёнку возможность закончить обучение и развивать иные, кроме постельных, навыки!
Видно было, что мужчина не согласен с её словами. Он хмурил брови, силился возразить, но потом было видно, что передумал перепираться и показал рукой:
— Предлагаю проехать к нам домой, и вы сможете извиниться и переговорить с моей дочерью, чтобы разрешить сложившуюся ситуацию.
Ирина не смела возразить, и, аккуратно подталкивая её рукой, мужчина двинул её к выходу.
За оградой на стоянке стоял чёрный сверкающий внедорожник, за рулём уже был водитель. Мужчина приглашающе открыл заднюю дверь:
— Садитесь. Мы доставим вас туда и обратно. Не будет никаких задержек.
— Никуда я с вами не поеду. С какой стати я должна извиняться, — вдруг очнулась Ирина. — Я сказала чистую правду, то, что думаю, искренне переживая за будущее вашего ребёнка! Если вы такой замечательный отец, то могли бы объяснить своей дочери, что не всё в её жизни будет так, как она хочет, даже если у неё такой, — Ирина ещё раз с ног до головы окинула взглядом Семёна Валентиновича, — успешный и пробивной папа!
— Ну погодите, не горячитесь. Дело не в сути сказанного, а в форме, что это было сделано на людях, при одноклассниках, и, согласитесь, «озабоченная сучка» вовсе не педагогично звучит, согласны?
— С этим я согласна, погорячилась. Ну и тем более, ей надо вернуться в школу, и я извинюсь конкретно за эту формулировку перед ней и перед всем классом, так будет правильнее.
— Как у вас это получится, если она отказывается в школу приходить? Она требует от меня либо уволить вас, либо перевести её в другую школу.
— Да пожалуйста, вы думаете, в школе мёдом намазано. Я на репетиторстве больше заработаю, да ещё и время свободное будет.
— То есть вы готовы усугублять всё дальше, только лишь бы не признать свою неправоту прямо сегодня перед девочкой?
— Просто я не понимаю, почему ради этого должна ехать непонятно с кем непонятно куда. Может, вы меня в лесу закопаете, с такими деньгами всем всё с рук сходит.
— Вы нас представляете какими-то чудовищами. Это у вас классовая ненависть или что-то личное? — Семён Валентинович даже как-то заинтересовался таким поворотом разговора, и они встали перед машиной.
— У меня нет никакой ненависти ни к кому, я только имею глаза и вижу, что ваши деньги уродуют не столько вас, сколько ваше следующее поколение. Оно растёт в атмосфере вседозволенности и пренебрежения к другим, менее обеспеченным людям. Хотя это уже не имеет отношения конкретно к ситуации с вашей дочерью.
— То есть деньги — зло?
— Деньги — это средство, а в наших условиях они позволяют слишком много. И эта вседозволенность как раз и развращает тех, у кого до этого за плечами не было никаких ограничений.
— Что вы предлагаете, не давать им то, ради чего я и работаю, чтобы у моей семьи всё было? Ради чего же мне тогда всё, что я имею, если не для собственных детей?
— За границей обеспеченные люди или живут нарочито как средний класс, или специально ограничивают своих детей, чтобы те могли трезво относиться к деньгам и их ценности. Ваша же дочка, кажется, не знает отказа ни в чём. Даже заставила папочку поехать в школу, чтобы наказать негодную учительницу. А папочка бросил всё и поехал вершить справедливость! — всё больше распалялась Ирина, стараясь задеть этого холёного мужчину как можно больнее. — И дело даже не в деньгах. Другая девочка просто приняла бы моё замечание и, возможно, даже осмыслила его. Ваша же может позволить себе требовать и угрожать учителю. Поддерживая это, вы не делаете ей одолжения.
Семён Валентинович и вправду стушевался от таких слов, косвенно подтверждая их правоту. Ирине даже показалось, что он покраснел, чем невольно вызвал у неё симпатию и раскаяние.
Он, чуть подумав, медленно продолжал:
— Возможно, в чём-то вы правы. Возможно, я не отец года и не со всем справляюсь. Но я стараюсь. У Нелли нет матери. И это накладывает определённый отпечаток на наши отношения. Я бы всё же хотел, чтобы вы поладили, тем более что Нелли о вас очень хорошо ранее отзывалась и хвалила. Ваш такой грубый поступок особенно её ранил.
Он говорил и смотрел на Иру особенным взглядом. Как хозяин оценивает свою собственность. Так Вадя всегда смотрел на неё, когда они были вместе. Ира почувствовала себя неуютно, будто раздетой.
— Вы знаете, я тут подумал и предлагаю вам сделку. Я отзываю сейчас все свои претензии, но вы проведёте с нами две недели на отдыхе летом. У вас будет возможность загладить свою вину перед дочерью и найти, наконец, с ней общий язык. Согласны? Разумеется, я всё оплачу, — будто спохватившись, добавил мужчина.
Ирина совершенно опешила от такого поворота. И первое, что смогла произнести, — это абсолютное «нет». Однако Семёна Валентиновича это не смутило. Он напомнил, что идёт ей навстречу, и на выбор у неё только вариант с разбирательством в школе с директором, обещая ей полный позор и изгнание. Или две недели в компании его и Нелли в месте по его усмотрению.
— Я не пойму, вы мне в каком качестве приглашаете? Гувернантки?
— Нет, что вы. Друга семьи.
— И в каком составе планируется путешествие?
— Я, моя дочь и вы.
— Папа, мама, я — молодая семья? — Ира с сомнением окинула взглядом мужчину. — Если это вы так клинья ко мне бьёте, то ничего у вас не выйдет! Я — не такая. Предупреждаю сразу — только отдельный номер и никаких вольностей, а то я вас засужу!
— Для своих лет вы слишком категорична. Что плохого в хорошей интрижке на отдыхе?
— Вот я вам и покажу, что в этом плохого, если попытаетесь!
Семёна Валентиновича поворот разговора откровенно веселил. Но он пересилил себя, свернул улыбку и гарантировал Ирине полную неприкосновенность от чьих-либо поползновений.
Поэтому Ира согласилась на его приглашение, чтобы уже прекратить этот разговор.
На что она подписалась, она пока не понимала.
Лето начиналось через две недели.
Нелли в школе больше не появилась. Оценки ей выставили заочно. А потом сообщили, что она перевелась в гимназию на другом конце города. К началу июня тот весенний разговор уже растворился в памяти призрачным миражом — то ли было, то ли почудилось. В школе закончились занятия, прошли отчёты, и наступала пора, когда можно было поездить с подругами на речку или просто поваляться до обеда в постели.
Лето началось с неожиданного. Светка на очередном винопитии, загадочно улыбаясь, вытянула на стол руку с кольцом на пальце.
— Боже! Что? Когда? С кем? Какой он? Какой ОН? — девчонки засыпали её вопросами.
Однако это оказался старый Светкин ухажёр. И не потому, что они давно встречались. Просто «старый» пердун остановился в своём длительном выборе на молодушке в лице Светки. Та тоже увидела в нём какие-то свои перспективы, и подруги, хотя были рады за неё, но совсем не завидовали неожиданно образовавшемуся её счастью.
