Солнечный луч, острый как бритва, разрезал пылинки в воздухе кухни. Кирилл сидел за столом, уставившись в тарелку с недоеденной яичницей. Каждый звук казался оглушительно громким: щелчок тостера, бульканье кофеварки, собственное глотание. В воздухе пахло кофе, маслом и чем-то еще - призраком вчерашнего распутства: запахом маминой кожи, пота, секса, спермы. Парнишка знал, что это галлюцинация, навязчивая идея, но от этого было не легче.
Светлана двигалась у плиты с совершенно обычным видом: в домашних джинсах и простой белой футболке, под которой угадывались очертания бюстгальтера. Ее волосы были убраны в небрежный хвост, лицо – свежее, без следов усталости или слез. Женщина напевала что-то под нос, переворачивая блинчики, и казалось, будто ничего не произошло. Как будто вчерашняя ночь с ее развратным предложением, с тугим жаром ее задницы, с его собственным животным рыком и извержением в ее глубину – был лишь пошлым, ярким сном.
Но это был не сон, и доказательство тому сидело напротив Светы, заливаясь румянцем каждый раз, когда ее рука протягивалась через стол – передать соль или подлить кофе. Взгляд Кирилла против воли прилипал к этим рукам - к тем самым рукам, что вчера так уверенно раздвигали ягодицы, что подали ему лубрикант, чтобы парнишка размазал его по анусу. Сын Светланы представил, как эти пальцы сжимали его член, и вспышка жара пронзила низ живота. Кирилл резко отвел глаза, уставившись в остывший желток.
- Кофе остывает, Кирюша, – мамин голос был спокойным, ровным, материнским - ни капли хрипоты вчерашних стонов, ни намека на ту властную, соблазняющую интонацию, что приказывала ему «трахнуть мамину попку».
- Ага, – пробормотал парень, поднимая чашку. Глоток обжигающего кофе вернул его в реальность, но ненадолго. Он украдкой посмотрел на мать снова - она стояла боком, ловя блинчик на сковороду. Джинсы обтягивали ее бедра, подчеркивая округлость ее ягодиц. Его ягодиц. Вчера Кирилл впивался в них пальцами, чувствуя упругий отклик плоти под каждой мощной подачей бедер. Он видел в памяти, как они колышутся под его ударами, как растянутая, покрасневшая дырочка ануса принимает его член, как из нее вытекает его сперма…
- Блинчик? – женщина повернулась, держа тарелку, и ее глаза встретились с взглядом сына, застигнутым на месте преступления – на созерцании ее зада. В материнском взгляде не было укора, но парень увидел нечто иное: едва уловимую искорку и микроскопическую усмешку в уголке губ.
Или ему просто померещилось?
- Спасибо, – Кирилл взял тарелку, пальцы дрогнули при мимолетном касании ее кожи, а горячая волна стыда и возбуждения накатила с новой силой. Он откусил кусок блинчика, не чувствуя вкуса, мысли парнишки были там, в его комнате, на полу, где остались капли их смешанных соков. В маминой прямой кишке, куда он влил свою сперму. В ее словах: «Теперь ты настоящий мужчина».
Мать и сын ели в тишине, если не считать звук вилок по тарелкам и шумные глотки кофе. Кирилл чувствовал, как напряжение натягивается между ними, как паутина, невидимая, но прочная. Каждый мамин взгляд – обыденный, казалось бы – прожигал его.
Парень ловил себя на том, что рассматривает мамины губы – те самые губы, что вчера шептали пошлости, что кричали, когда он трахал ее в задницу. Кирилл представил, как они обхватывают…
Стоп.
Он резко отпил кофе, обжигая язык. «Нельзя так думать! Это же моя мама», - резко осадил себя сын Светланы.
Но тело не слушалось разума - каждый раз, когда женщина наклонялась, чтобы что-то поднять, или потягивалась, обнажая полоску кожи на пояснице, в паху парня вспыхивал знакомый огонь. Кирилл вспоминал запах маминой промежности, смешанный с его спермой, представил вкус ее кожи…
«Нет!» - он встряхнул головой, пытаясь прогнать образы.
Тишину разорвал резкий, наглый рингтон - звонил Димка. Кирилл вздрогнул, как от выстрела, сердце бешено заколотилось. Он посмотрел на экран, потом на мать. Она спокойно доедала блинчик, лишь подняла бровь в вопросе.
- Димка, – пробормотал Кирилл, вставая и отходя к окну. Он принял вызов, чувствуя, как ладонь потеет. - Алло?
- Кирюх! Привет, братан! – голос Димки гремел, слишком громкий, слишком жизнерадостный. - Чё как? Отходишь от вчерашнего?
Кирилл почувствовал, как кровь приливает к лицу, и отвернулся от матери, хотя знал, что она слышит:
- Нормально все. Че надо?
- Да так, скучно. Со Стёпой тусим. Думали… – Димка снизил голос до интимного шепота, который все равно резал ухо. – Маман твоя дома? Можно к вам? Вчера как-то… ну, быстро всё было. Не всё успели обсудить. И… ну, ты понял.
В голосе друга звучала наглая уверенность, ожидание повторного пира.
Ревность, острая и звериная, кольнула Кирилла под ложечкой, картинка всплыла сама собой: Димка, снова здесь, в его, Кирилла, доме, и его наглые руки на мамином теле. Его язык на ее клиторе, его член, входящий в ее задницу, которую Кирилл только вчера…
Парень сжал телефон так, что костяшки пальцев побелели.
- Нет, – выпалил он резко, грубо. - Она… занята. Не сегодня. Нельзя.
На той стороне повисла пауза, Кирилл чувствовал недоумение Димки, переходящее в подозрение:
- Занята? Серьёзно? А чё она…
- Нельзя, я сказал! – перебил Кирилл, голос его сорвался. - Потом поговорим.
Он резко нажал на «отбой» и сунул телефон в карман, не оборачиваясь. Сердце его колотилось как бешеное. Парень стоял, уставившись в окно на безмятежный двор, чувствуя на спине тяжелый, изучающий взгляд матери.
Из-за спины послышался звук отодвигаемого стула, потом неспешные, приближающиеся шаги.
Кирилл замер, он чувствовал мамино приближение по мурашкам на коже, по сжатию желудка. Она остановилась в полуметре сзади, ее запах – кофе, блинчики и под ним, тонко, неуловимо, знакомый женский аромат – обволок парнишку.
- Нервничаешь, сынок? – ее голос был тихим, спокойным, но в нем не было материнской заботы. - И возбужден. Сильно.
Он не обернулся - не мог, ведь стыд сковал его: стыд за вчерашнее, за свои мысли сейчас. Стыд за ревность, за грубость с Димкой.
Мамина рука легла парню на плечо, и он почувствовал ее тепло сквозь футболку и вздрогнул всем телом.
- Я… нет… Просто… Димка…
- Димка хотел прийти, – констатировала Светлана. Ее пальцы слегка сжали сыновье плечо. - А ты сказал «нет». Резко. Почему?
Женщина обошла сына, встала напротив, заслонив вид из окна. Ее глаза, серые и проницательные, смотрели прямо в его душу, не давая шанса уклониться от ответа.
- Ревнуешь?
Парень попытался отвернуться, но ее взгляд держал его на месте. Он сглотнул:
- Нет… Просто…
- Не ври, Кирилл, – мама сказала мягко, но железно. - Я не глупая. Я все вижу.
Ее взгляд скользнул вниз, к его джинсам, где эрекция, несмотря на страх и стыд, выдавала себя явной выпуклостью. Парень почувствовал, как горит его лицо.
- Вижу, как ты на меня смотришь сегодня. Не как сын - как мужчина смотрит на женщину.
Светлана чуть наклонилась к сыну:
- Вижу, как ты вспоминаешь вчерашнее. Как тебя это заводит.
Кирилл не нашел слов. Он стоял, как парализованный, чувствуя, как мамины слова, точные и острые как скальпель, снимают с него последние покровы притворства.
- Мы связаны одной тайной, Кирюша, – продолжала женщина, ее голос стал тише, интимнее. Рука с его плеча скользнула вниз по руке, к запястью. - Очень большой, очень опасной тайной. Ты знаешь, что будет, если кто-то узнает? Особенно твой отец?
Она не ждала ответа.
- Ничего хорошего. Для нас обоих. Поэтому мы должны… помогать друг другу. Доверять. И… снимать напряжение. Когда оно становится слишком сильным. Как сейчас.
Мамина рука отпустила запястье парня и плавно опустилась ниже. Кирилл замер, не дыша, он видел ее намерение, понимал, куда движется женская рука, но не мог пошевелиться, чтобы остановить ее. Не хотел.
Запретное желание парализовало волю сильнее страха.
Пальцы Светланы коснулись выпуклости на джинсах парня - легко, почти невесомо, и он ахнул, почувствовав, как член дернулся в ответ на прикосновение.
- Хочешь? – прошептала мама, глядя ему прямо в глаза. Ее пальцы начали тереть член через ткань, уверенно, знающе. - Хочешь, чтобы мама помогла своему мальчику? Сняла это напряжение?
Он закрыл глаза, и в голове пронеслись обрывки образов: ее нагота в дверном проеме, тугие мышцы ануса вокруг его члена, мамины крики… И голос Димки: «Можно к вам?»
Ревность и возбуждение слились в единый белый шум. Кирилл кивнул - еле заметно - не в силах вымолвить слова.
- Скажи – настаивала Светлана, ее пальцы усилили нажим, заставляя сына стонать. - Скажи, чего ты хочешь. Прямо сейчас.
- Хочу… – голос парнишки сорвался в хрип. - Хочу… чтобы ты…
Он не мог договорить, поскольку стыд перехватил горло.
- Чтобы я что? – мама подошла еще ближе, ее грудь почти касалась его груди. Запах, теплый, женский, ударил в ноздри. - Чтобы я взяла твой твердый член в рот? Чтобы я пососала его? Как хорошая девочка?
Ее слова, такие пошлые, такие запретные, сработали как спусковой крючок.
- Да! – вырвалось у Кирилла сдавленно, отчаянно. - Да, мам… Светлана… Пожалуйста…
Улыбка - удовлетворенная, почти торжествующая - тронула женские губы:
- Вот и умница.
Светлана легко оттолкнула сына от окна, встала перед ним. Ее движения были быстрыми, уверенными - она расстегнула его джинсы, потянула ширинку вниз. Трусы не скрывали мощной эрекции. Женщина засунула пальцы под резинку и стянула их до колен, освобождая крепкий член. Он выпрыгнул наружу – напряженный, толстый, с налитой кровью головкой, с каплей прозрачной влаги на прорези уретры.
