Жара, хоть уже и настал вечер, все еще липла к коже, как влажная, противная простыня. Воздух в гостиной казался густым, неподвижным, несмотря на открытые настежь окно и балконную дверь. На экране телевизора мелькали кадры какого-то блокбастера – взрывы, погони, крики – но Кирилл не видел и не слышал фильма, ведь все его внимание было приковано к единственному объекту в комнате, излучавшему куда более мощную энергию, чем все голливудские спецэффекты вместе взятые.
Светлана полулежала на диване, откинувшись на груду подушек. На ней был шелковый халатик цвета спелой сливы, такой тонкий, что он скорее подчеркивал самые интересные места ее тела, чем скрывал их. Застегнутый лишь на одну верхнюю пуговицу, он распахнулся, открывая глубокий вырез и длинные, загорелые ноги, перекрещенные у щиколоток. Под тканью угадывались контуры кружевного лифа и узкой полоски стрингов. Волосы женщины - темные и чуть влажные у корней - были собраны в небрежный пучок, и несколько прядей выбились и прилипли к шее. Она попивала прохладный сок из высокого бокала, а ее взгляд скользил по экрану, но Кирилл чувствовал, что часть маминого внимания постоянно сканировала его, как радар.
Парень сидел в кресле напротив матери, одетый в старые спортивные шорты и просторную майку. Книга о современных танках лежала у него на коленях раскрытой, но он не переворачивал страницу уже минут двадцать. Вместо тактико-технических характеристик его мозг лихорадочно воспроизводил сексуальные картины: мамину наготу в дверном проеме, влажный блеск ее письки, испачканной чужой спермой, ее голос, шепчущий: «Попка твоя…».
А потом – сегодняшнее утро: запах кофе и маминой кожи. Ее руки на его шортах, влажный, горячий рот, обхвативший член. Стол, мамины крики, сперма Кирилла, льющаяся в нее…
Жар, знакомый и неумолимый, снова разлился по животу парня, легонько сжал яички и заставил пенис напрячься под тонкой тканью шорт. Кирилл судорожно сглотнул, пытаясь отогнать образы, но они были сильнее.
«Она моя», – пронеслось в голове парнишки с новой, ошеломляющей ясностью. – «Она сказала – я главный. Она подчинилась. На кухне. Прямо там, где папа завтракает…»
Мысль об абсолютной и запретной власти над собственной матерью ударила в виски горячей волной. Ревность к Димке, к Стёпе, которая еще утром сжимала горло, внезапно отступила, сменившись чем-то другим - чем-то более острым, более властным.
Кирилл вдруг подумал, что это ведь ОН позвал их, это именно ОН разрешил друзьям трахнуть его мать. А ведь ОН мог и запретить, как запретил сегодня утром. Парень вдруг понял, что мать словно стала его игрушкой, и он имел право играть с ней так, как захочет.
И ему захотелось с ней поиграть – прямо здесь и сейчас.
Звуки фильма – грохот, музыка – внезапно стали невыносимы: фальшивыми, громкими и мешающими. Кирилл резко наклонился, схватил пульт с журнального столика и ткнул кнопку - экран погас, погрузив комнату в полумрак, нарушаемый лишь светом настольной лампы и городской подсветкой из окна. Внезапно навалилась гулкая и напряженная тишина.
Светлана медленно опустила бокал. Она не вздрогнула, не испугалась. Ее глаза, серые и невероятно живые в полутьме, медленно перевели фокус с черного экрана на сына. В них не было вопроса – лишь ожидание. Губы тронула едва заметная искорка – не улыбка, а скорее проблеск понимания, азарта. Женщина видела, как сын смотрел на нее весь вечер. Видела напряжение в его позе, румянец на скулах. Видела, как набухло в шортах парнишки, когда она нечаянно (или нарочно?) потянулась за пультом несколькими минутами раньше, обнажив гладкую подмышку и контур сиськи под шелком.
Кирилл встал. Ноги немного дрожали, но он заставил их быть твердыми. Парень практически бесшумно подошел к дивану, остановился прямо перед матерью, заслонив свет лампы, и его тень накрыла ее.
Светлана не откинулась, не попыталась прикрыть распахнутый халатик - она лишь слегка приподняла подбородок, смотря на сына снизу вверх. Ее дыхание было ровным, но Кирилл уловил легкое расширение ноздрей, чуть более глубокий вдох, поднимавший ее пышную грудь под шелком халатика.
- Киносеанс окончен, – сказал парень, и его голос звучал чужим – низким, хрипловатым, лишенным юношеской неуверенности тембром, в котором угадывались командные нотки. - Хочу тебя. Прямо сейчас.
Пауза длилась мгновение, которое казалось вечностью. Воздух между матерью и сыном сгустился, наполнился электричеством, а потом губы Светланы расплылись в медленной, осознанно-соблазнительной улыбке, а в глазах вспыхнул знакомый Кириллу огонь – смесь торжества, поощрения и готовности.
- Тогда возьми меня, сынок, – ее голос был теплым медом – обволакивающим и обещающим наслаждение.
Женщина не стала ждать, пока парнишка что-то сделает - ее изящные, с коротко подстриженными ногтями руки поднялись к единственной застегнутой пуговице халатика. Пальцы легко расстегнули ее, и шелк, лишенный точки опоры, мгновенно соскользнул с женских плеч, обнажив то, что прятал: черное кружевное белье. Лифчик, подчеркивающий и приподнимающий полные, тяжелые сиськи, между которыми виднелась глубокая, манящая ложбинка, и узкие стринги - тонкая полоска ткани теряющаяся между упругих ягодиц, лишь подчеркивающая их округлость и гладкость загорелой кожи.
Светлана сидела перед сыном, как на подиуме, в своем интимном наряде, и ее зрелое, соблазнительное, безупречное тело было полностью в его распоряжении. Вызовом и подарком одновременно.
Кирилл замер, жадно пожирая глазами вид соблазнительной мамочки. Сердце колотилось так, что казалось, вырвется из груди, а жар в паху стал почти болезненным. Парень видел маму нагой и вчера, и сегодня утром, но этот момент – ее добровольное обнажение для него, по его приказу – был другим. Насыщенным властью и обладанием.
Парнишка опустился на колени перед диваном, его руки дрожали едва заметно. Взгляд скользнул по женскому телу: от изящных стоп, подчеркивающих рельеф икр, по гладким бедрам, к черной полоске стрингов, к плоскому животу с глубоким пупком, к пышным сиськам в кружевной оправе, к ее лицу – ожидающему, с легкой улыбкой на губах.
- Какая же ты красивая… – вырвалось у Кирила шепотом. Он не планировал этого говорить, но слова прозвучали сами собой.
- Твоя, – просто ответила Светлана, и в этом одном слове был целый мир.
Кирилл наклонился, и мамины ступни с аккуратным педикюром оказались перед ним. Парень поцеловал сначала одну, потом другую лодыжку - кожа под его губами была гладкой и немного прохладной. Он почувствовал легкое напряжение в маминой ноге, слышал ее чуть участившееся дыхание. Его руки поднялись выше, скользнули по икрам, к подколенным ямкам, затем пальцы нащупали тонкие резинки чулок, скользнули под них, и черные чулки медленно сползли вниз по женским ногам. Кирилл снял их, ощущая под пальцами шелковистость кожи бедер, и отложил в сторону.
Теперь из одежды оставались только кружевной лифчик и стринги. Парень замер, его взгляд блуждал по маминому телу, от шикарных сисек к промежности, скрытой узкой полоской черной ткани, к ягодицам.
Светлана не шевелилась, лишь слегка развела колени, приглашая сына. Кирилл поднял руки, и его пальцы дрогнули, когда он коснулся застежки лифчика на спине. Замочек расстегнулся легко, и парень аккуратно стянул бретельки с маминых плеч, кружевная ткань ослабла. Светлана слегка подалась вперед, позволяя сыну окончательно снять лифчик - тот соскользнул, открывая ее грудь во всей красе.
Сиськи были полными, тяжелыми, идеальной формы, с широкими, темно-розовыми ареолами и крупными, напряженными сосками. Они слегка колыхнулись, освобожденные от белья. Кирилл замер, как завороженный. Парень уже видел их, но сейчас, когда мама добровольно покорилась его приказу, они казались еще совершеннее.
Кирилл протянул руку и коснулся кончиками пальцев одного соска - он был твердым и упругим – и Светлана тихо ахнула, и ее грудь приподнялась на вдохе.
- Можно? – спросил Кирилл, как будто разом утратив всю свою решимость.
- Все можно, сынок. Все, что захочешь, – ответила Светлана, и в ее глазах горело поощрение.
Кирилл наклонился, его губы обхватили сосок, и парень почувствовал его шероховатость на языке, солоноватый привкус кожи. Он начал сосать, сначала нежно, потом сильнее, выводя языком круги вокруг напряженного соска. Одной рукой Кирилл поддерживал грудь снизу, ощущая ее вес и упругость, а другой -сжимал и массировал вторую сиську.
Светлана глубоко и низко застонала, ее голова откинулась на подушки, а глаза закрылись. Руки женщины поднялись и запутались в волосах сына, не направляя, а просто держась.
- Ох… Да… Вот так… – ее шепот был похож на мурлыканье.
Парень переключился на другую грудь, давая ей такое же внимание, сосание становилось более жадным, его зубы слегка касались соска, заставляя Светлану вздрагивать и стонать громче. Женские бедра начали слегка двигаться, как будто ища опоры. Кирилл чувствовал мамино возбуждение, оно передавалось ему, и его член пульсировал в шортах, требуя освобождения.
Парень оторвался от материнской груди, и его губы скользнули вниз по животу, целуя гладкую кожу вокруг пупка, спускаясь ниже, к линии стрингов. Пальцы зацепились за тонкие резинки на женских бедрах - он потянул их вниз. Светлана приподняла бедра, помогая сыну, и стринги соскользнули, открывая ее письку.
Она была уже влажной. Темные, аккуратно подстриженные волосы обрамляли полные, розовые половые губы, между которыми виднелся блеск смазки. Бусина клитора была набухшей, темно-розовой и выступающей из под капюшона.
Кирилл задержал дыхание - вид был откровенным и соблазнительным. Парень почувствовал знакомый сладковато-терпкий запах маминого возбуждения, смешанный с легким ароматом фруктового геля для душа.
