Глава 5: Лесные цепи и шепот ветра
Ах, лес — это не просто деревья и опавшие листья, это лабиринт, где каждый шорох может быть началом сказки... или кошмара, который кончится оргазмом.
Мы с Димой выехали на рассвете, когда Москва еще зевала в пробках, а мы мчались по трассе в его черном внедорожнике, который урчал, как сытый зверь. Я сидела на пассажирском, в коротком платье без белья — его приказ, конечно.
"Чувствуй ветер, солнышко. И предвкушение", — сказал он, положив руку на мое бедро, пальцы медленно ползли вверх, дразня, но не касаясь.
Я ерзала, трусики? Ха, их не было, так что каждый бугорок на дороге отзывался пульсацией внутри.
"Куда мы?" — спросила я, стараясь звучать игриво, но голос вышел хриплым, как после вчерашней ролевой игры.
"В Подмосковье. К моему 'секретному месту'. Лес, озеро, и... деревья, которые ждут твоих узлов".
Его улыбка — та, с ямочками, — обещала хаос. Я представила: веревки, листья под спиной, его руки... и сглотнула. BDSM на природе? Это был новый уровень — свежий воздух, риск, что кто-то увидит. Мое тело уже знало: да, хочу.
Дорога виляла, как мои мысли: от воспоминаний об офисном столе (кожа все еще помнит ремни) к фантазиям о том, что ждет. Мы остановились у обочины — глухой лес, ели стоят стражами, подлесок шепчет секреты. Он достал рюкзак: веревки, ошейник, вибратор (тот, с пультом), бутылку воды и плед для ухода после игры.
"Правила те же: красный — стоп, желтый — замедлись, но не останавливайся, зеленый — давай больше".
Я кивнула, надевая ошейник — щелк, и шея сжалась, как в объятиях.
"Зеленый, Дима. Но... если нас увидят?"
Он усмехнулся, целуя меня в висок:
"Тогда это часть игры. Доверие, помнишь? Я рядом".
Его слова — как якорь в шторме возбуждения. Мы углубились в чащу пешком, тропинка вилась между стволами, воздух пах хвоей и влагой, листья хрустели под кроссовками. Я чувствовала себя первобытной — обнаженной душой, тело в платье, но внутри голая.
Через полчаса он остановился у огромного дуба — старого, корявого, с ветвями, как руки великана.
"Здесь. Раздевайся. Медленно. Для меня".
Голос его — низкий, командный, от которого мурашки побежали по спине. Я огляделась: лес густой, но не мертвый — где-то вдали щебет птиц, шорох ветра.
"Сейчас? Здесь?" — прошептала я, но руки уже потянулись к подолу платья.
"Да. Покажи, какая ты послушная саба".
Он стоял, опираясь на ствол, глаза — темные озера желания. Я стянула платье через голову — одним движением, ткань скользнула по коже, оставляя след мурашек. Голая. Полностью. Соски затвердели от прохладного ветерка, который лизнул их, как язык, бедра сжались, скрывая влагу между ними.
"Крутись. Покажи себя".
Я повернулась — медленно, грациозно, как в стриптизе для него одного. Солнце пробивалось сквозь листву, пятнами золотя кожу: на груди, на животе, на ягодицах, где еще виднелись бледные следы от плети.
"Красавица, — выдохнул он. — На вот, намажься".
Дима протянул мне спрей-репеллент, и я нанесла его на кожу, чтобы отпугнуть лесных кровососов.
"Теперь — к дереву. — Скомандовал Дима, подходя ближе. — Руки вверх, ноги на ширине плеч".
Сердце заколотилось — бум-бум, как барабан в груди. Я прижалась спиной к стволу: кора грубая, царапает кожу, но возбуждает, как его пальцы. Он достал веревку — мягкую, бамбуковую, красную, как кровь, — и начал вязать. Сначала руки: обвил запястья, потянул вверх, фиксируя к низкой ветке, так что тело растянулось, грудь выгнулась вперед, как подношение. Узлы — тугие, но не жгучие, каждый виток — как поцелуй.
"Чувствуешь? Беспомощность?" — шептал он, проводя веревкой по бокам, вниз к бедрам.
Я кивнула, дыхание сбилось:
"Да... о боже, Дима, я... мокрая уже".
Он хмыкнул, опускаясь на колени:
"Вижу".
Его пальцы раздвинули мои ноги, веревка обхватила лодыжки, привязывая к корням дуба — широко, уязвимо. Теперь я была крестом: растянутая, открытая, ветер ласкает клитор, листья щекочут бедра.
"Какой цвет?" — спросил он, отступая, чтобы полюбоваться.
"Зеленый. Очень зеленый", — простонала я, дергаясь в путах — веревки держат, но дают иллюзию борьбы, которая только усиливает жар внутри.
Он достал вибратор — яйцо на шнурке, смазал слюной (грязно, первобытно) и медленно ввел внутрь влагалища:
"Держи его. Не вырони".
Гул — низкий, на минимуме — разнесся по телу, ударяя в стенки, заставляя бедра дрожать.
"Теперь — подожди. Я проверю периметр".
Он ушел в кусты, оставив меня одну — связанной, вибрирующей, голой перед лесом. Паника? Нет, эйфория. Беспомощность накрыла волной: я не могу прикрыться, не могу убежать, любой шорох — угроза. И от этого — возбуждение, острое, как нож. Клитор пульсировал в такт вибрации, соски болели от желания, что их коснутся.
"Что, если кто-то увидит? — думала я, извиваясь. — Разглядит каждую складку, каждую каплю. А если... потрогает? Использует? Без моего 'да'?"
Мысль пугала — и заводила до безумия. Это был игра на грани, где страх сливается с похотью. Я представляла: чужие руки на моей груди, грубые пальцы внутри... и стон сорвался с губ, громкий, эхом по поляне.
Шорох. Реальный. Не ветер — шаги. Треск веток. Я замерла, сердце в горле:
"Дима?" Но нет, голос — чужой, мужской, хриплый от сигарет:
"Ого, какого лешего?"
Он вышел из-за деревьев — грибник, лет пятидесяти, в потрепанной куртке, с корзиной на локте и ножом в руке. Остановился, уставившись на меня — широко раскрытыми глазами, как на НЛО. Глаза скользнули: по веревкам, по растянутому телу, по вибрации, которая все еще гудела тихо, но предательски.
"Блядь... это что, порно на природе?" — пробормотал он, не отрываясь.
Я дернулась — инстинкт, — веревки впились, но только усилили ощущение: я — экспонат, на показ. Щеки горели, но не от стыда — от жара.
"Не смотрите... пожалуйста..." — прошептала я, но голос вышел стоном, тело предало: бедра сжались, пытаясь удержать яйцо, клитор набух от его взгляда.
Тут вышел Дима — из кустов, как страж, спокойный, но с той властной улыбкой.
"Извини, приятель. Частная территория. Мы... репетируем сцену для фильма".
Грибник моргнул, переводя взгляд на него, потом обратно на меня — жадно, задерживаясь на груди, на мокрых бедрах.
"Фильм? Ага, с такой шлюхой — хит будет. Связана, как на кресте, и еще... жужжит там внизу? Ха, современные гаджеты".
Слово "шлюха" ударило — как шлепок плетью, жгуче, унизительно. Я ахнула, слезинка скатилась по щеке, но внутри — взрыв: возбуждение на пике.
"Она шлюха?" — подумал лес? Нет, это я подумала, и от этого тело задрожало сильнее.
Беспомощность: я не могу ответить, не могу прикрыться, только висеть, открытая для его глаз.
"Может, потрогать разрешишь? Для науки", — хохотнул грибник, делая шаг ближе, нож в руке блеснул.
Страх кольнул — настоящий, острый, — но смешался с фантазией: а если он? Грубый, чужой, возьмет меня здесь, у дерева, пока Дима смотрит? Без согласия, как в самых темных снах. Вибрация усилилась (Дима нажал пульт? или совпадение?), и я застонала громко, бедра дернулись, яйцо внутри толкнулось глубже.
"Смотри, как течет. Настоящая нимфоманка", — добавил грибник, облизывая губы, взгляд его — как прикосновение, тяжелое, проникающее.
Дима шагнул вперед, загораживая:
"Нет, приятель. Она моя. Сцена — только для меня. Иди за своими грибами, пока не стал статистом".
Голос его — сталь в бархате, не агрессивный, но твердый, как веревки на мне. Грибник хмыкнул, пожал плечами:
"Ладно, ладно. Удачи со 'съемками'. Только скажи ей — пусть стонет потише, а то другие грибники услышат и соберутся на шум…."
Он усмехнулся, кивнул мне — нагло, с подмигиванием, — и ушел, хрустя листьями, корзина болталась. Шаги затихли, лес снова шептал один.
Я висела, дрожа — не от холода, от бури внутри.
"Дима... он... видел все", — выдохнула я.
Слезы текли, но тело горело: соски как камни, влага возбуждения дорожками стекала по бедрам, вибрация мучила, не давая кончить. Осознание накрыло: беспомощность — не просто слово, это реальность. Меня разглядывали, как вещь, шлюху на показ, и без моего "да" — только Дима решал, что можно сделать со мной.
Страх "а если бы он подошел ближе?" смешался с похотью: "А если бы... и Дима позволил? Или нет?" Это был пик — адреналин, эндорфины, желание взорваться.
"Желтый", — прошептала я наконец, голос дрожит. "Давай… немного сдадим назад".
Он подошел мгновенно, глаза полны заботы и огня:
"Моя храбрая шлюшка. Зеленый теперь?"
Я кивнула, и он выключил вибратор, медленно вытащил яйцо — шлеп, мокрое, — но не развязал.
"Нет. Сначала — награда. За то, что выдержала".
Его руки — нежные, но властные — скользнули по телу: погладил следы от коры на спине, поцеловал запястья в узлах.
"Ты была идеальной. Горжусь".
А потом — огонь: опустился на колени, раздвинул мои бедра шире (веревки натянулись, жгут), и язык его — горячий, умелый — коснулся меня там, где все пылало. Прошелся языкам по набухшим губкам. Лизнул клитор — медленно, кругами, посасывая, как конфету, которую не хочет делить.
