— Теперь вставай на колени, ниже голову, раздвинь булки. Жопу раздвинь, я сказал! — Любовник, повелительный и резкий, встал, разглядывая её униженную позу. Его и не надо было ни о чём таком просить. Для него Наташа была обычной давалкой, ничего не значащей по большому счёту. Сегодня одна, завтра другая. Для него она хотела секса, а он ей его давал, грубо, по-самцовому, думая только о себе, ни во что не ставя «тупую дырку».
— Ох, ну и зад у тебя, Наташка, произведение, а не зад! — Щёлкнул языком мужик и, хорошенько размахнувшись, жахнул её по ягодице.
Волна пошла по всему телу, от резкого удара кожу защипало. Может, для таких случаев она и ходила в спортзал, и качалась, держала форму, медитировала на йоге. Чтобы вот так очередной любовник присвистнул, шлёпнул по крутому заду и сказал:
— Держи-держи, не отпускай, растяни сильнее, хочу увидеть, как раскроется твоя грязная срака!
Волна стыда и возмущения прошла по скорчившейся в неудобной позе женщине, и она старательно стала расслаблять анус, представляя, как он сейчас, нерешительно дрогнув, разгладится, расправит звёздочку входа, разойдётся истончившимися неровными краями, открывая уходящую глубоко в неё розовую пещеру и запустит внутрь под одобрительные возгласы только что насосанный и налитой, как слива, член любовника.
— Ах, отлично! — Заполнив через тупую боль её всю одним нетерпеливым движением, он навалился сверху всей тушей, размазав её по постели. Член был где-то глубоко внутри, вызывая небольшие неудобства, но она уже протиснула руку спереди, нащупывая нужное место. Напряжённые ноги выпрямились в струнку, а стыд от мощного животного анала превратился в сильнейший клиторальный оргазм, даже слегка преждевременный, как оказалось.
— Ты, блять, кончила что ли? Ну ты шлюшка и ненасытная! — Почувствовав её трепыхания под собой, любовник остановился и попенял за её поведение. — Хочешь в рот мой хуй после жопы? Хочешь, сучка? — Поддал он в глубину бёдрами, тяжело навалившись. Дёрнулся несколько раз и остановился, не выходя из неё, охватил руками и стал заваливаться на бок, на постель, одновременно утягивая и переворачивая женщину за собой:
— Давай сверху и задом!
От неожиданности она хватала воздух руками, стараясь удержаться на любовнике, потом ей удалось сгруппироваться, подогнуть ноги и сесть поудобнее. Он только крепко держал её за жопу, чтобы член не выскочил во время их кульбитов.
— Давай повыше, — скомандовал он. — Вперёд наклонись. Не вижу твоё очко! Вот так, заебись видок, жопа века! Давай теперь подвигай, медленно выходи, вот та-а-а-к! Нравится ебаться? В жопу любишь? Наташка — Ананашка!
Наверное, он хотел схохмить про анал, но вышло про онанизм, ещё одну больную тему, вызывающую у неё мучительный стыд, и она замычала в ответ что-то неопределённое — говорить она не могла. Горячий член внутри, как подтверждение её грехопадения. «Раскорячившаяся фигура, расставленные ноги, с пиздой навыворот, напяленная на хуй». Перебирая самые гадкие слова, смакуя их в душе, словно виброшарик во влагалище, она преисполнилась ожидаемым предвкушением скорой расплаты за свои грехи. Средний пальчик со свежим маникюром углубился в красное, растраханное нутро, довершив дело.
Подняв голову, она увидела себя в зеркале гостиничного номера, запыхавшуюся, обнажённую и растрёпанную, подпрыгивающую на члене и с рукой на бесстыже вывернутой кисе. Ей было мучительно стыдно за себя и дико приятно! Вглядываясь в эту женщину, сошедшую прямо с сайтов разврата, Наташа опять не удержалась, разогналась, ускорив скачки и лихорадочные взмахи руки, и, не дождавшись любовника, забилась в сильнейшем громком и судорожном наслаждении, кончая, кажется, всеми местами сразу.
Потом он вертел её как куклу, меняя позы и отверстия. Насыщаясь её телом, этим храмом и достоянием женщины, низведя её до роли бессловесной полужидкой субстанции. Она служила, давала, принимала, истекая от стыда за разврат и измену, лелеяла своё унижение, упиваясь грязью и низостью происходящего. «Вот ваша мать, дети, её ебут третий час в номере мотеля! Ебут во все дырки, засовывая хуй в рот после жопы, в пизду после рта. А ей это нравится, она для этого сюда и шла от вашего слишком воспитанного папочки!». И опять текла, стонала и кончала, тихо всхлипывая, почти плача от счастья и срамоты, шаря обезумевшими глазами по комнате, глубоко в собственных ощущениях и переживаниях.
Обессилев, она рухнула навзничь, а он навалился и, дёргая красный от стараний член, стал кончать ей на лицо. Она только закрыла глаза — сперма невыносимо щипала. Рот открыт. Что попало мимо, было собрано пальцами и отправлено туда же. Съела и открыла глаза. Дойти до ванны не было сил. Сейчас бы полежать и поспать — она чувствовала себя пустой и ослабевшей.
Любовник, напротив, будто и не устал. Вскочил и уже одевался. Рубашка, брюки, носки. Прыгая на одной ноге, он заботливо заметил:
— Номер ещё на два часа, думал, дольше выйдет. Так что смотри. А мне пора, я что-то уже натрахался… — Натянув второй носок, он застыл и, секунду подумав, добавил: — Нормально сегодня оторвались!
«Может, он и поцеловал бы её на прощание, но на ней сохла его сперма, да и шлюх в губы не целуют», — мелькнуло у Натальи в голове. Дверь за ним захлопнулась, оставив её одну. «Ещё один подарок — бросил использованную, выжатую тряпку, её приличную женщину, любимую мать, важного и опытного сотрудника! Потому что никакая она не приличная, а шлюха, блядь и давалка! В ней кончили, и теперь она не нужна». Невесёлые мысли гнали новую густую волну стыда, разгоняли кровь и связанные с этим желания. Может, ему было и достаточно, она могла бы и оставшиеся два часа провести в том же режиме! Мельком отметив оставшееся время, она откинулась на спину, расставила ноги, согнув в коленях и уперев пятками в постель, накрыла лобок рукой и на пробу пробежала пальчиками по вспухшей вагине. Средний палец занял натруженное место, накрыв и чуть надавив на клитор, замер, а потом ритмично задвигался, сдвигая кожицу на самой его шишечке. Наталья закусила губу и откинула вторую руку за голову, выгибаясь в спине.
***
Перейдя сорокалетний рубеж, Наталья вдруг познала ещё один стыд. Мысли о молодых мальчиках. Они стали занимать её всё чаще по мере взросления сына. Думать о чём-то таком с родным ребёнком она могла беспрепятственно и благополучно познала эту часть своих извращённых фантазий, начиная с игр украдкой его писюном в совсем маленьком возрасте. Но претворить в жизнь большинство из них она никогда бы не смогла. Пятна на белье, мельком замеченные волосы на лобке, увеличивающийся пенис, всё чаще — с неконтролируемой эрекцией — всё это было. Она замечала его бурный рост, превращение в мужчину, ловила себя на срамных мыслях, возбуждалась и фантазировала. Смачные картинки приходили в неожиданные моменты, и тогда она казалась задумчивой и взволнованной. Они стояли перед глазами в минуты интимного уединения и даже с мужем. Но не более. Даже у её падения есть предел.
Но подросшие приятели сына, становящиеся прямо на глазах статными юношами, такого внутреннего запрета для неё не имели. И о них она могла фантазировать и мечтать без всяких внутренних барьеров. Говорят, что взрослые мужчины помешаны на юных нимфетках. Зрелые женщины не меньше без ума от сладеньких молоденьких и аппетитных мальчиков, уж поверьте!
Муж посмеивался над ней за то, как она хлопотала над мальчиками — друзьями сына, часто приходившими к ним в гости. Во дворе их дома была сооружена импровизированная качалка из подручных материалов. На ней мальчики часто занимались, когда позволяла погода. Летом она позволяла делать это почти ежедневно. Парни снимали майки, оставаясь в одних шортах, подтягивались, тягали железо. Теперь уже не мальчики, а юные мускулистые мужчины.
Наташа застывала у окна, любуясь их фигурами, скользя взглядом по мокрым телам, сравнивая, оценивая тугие комки под шортами, и мечты уносили её вместе с навязчивыми взмахами пальца в размокшей щелке. Она сжимала ноги, охала, придерживаясь рукой, чтобы не рухнуть, и кончала по нескольку раз прямо здесь же, у окна, спрятавшись за ажурной занавеской. «Извращённая развратная блядь, помешанная на молодых мальчиках».
Кто бы из этих юношей догадался, что творится в голове у этой ухоженной и строгой мамы их друга, как она хочет им служить, загибаться, раздвигать, сосать и давать, сделать для них всё то, в чём сейчас молодые девчонки в силу возраста и глупости отказывают им, упуская бесценную, данную только раз возможность! Как они тогда будут к ней относиться? Как к шлюхе? Старой бляди? А что подумает собственный сын, что его мамочка — проститутка, ненасытная дырка и распутная баба? Она буквально видела его перекошенное от омерзения лицо! Стыд захлёстывал Наталью, она кусала губы, почти плакала, осознавая всю свою испорченность, и с облегчением спускала в трусы новую порцию вязкой смазки, изгоняемой содрогающимся от оргазма влагалищем.
Дождавшись мужа после таких «смотрин», она набрасывалась на него, непонимающего причин её дикого желания, и он получал её всю и везде, рычащую от исступления. С любовником она проигрывала в голове картинки со двора, вспоминая потные мускулистые тела с гладкой юной бархатистой кожей. Когда они заходили к ним домой после тренировки, от запаха их потных футболок у Натальи кружилась голова. Как течная кошка, она была готова тереться затвердевшими сосками по их телам с набухшими мускулами, стонать и лизать их ароматную кожу. Чтобы она сделала с их молоденькими, гладкими, упругими членами!?
Полнейшее безумие. Сладостное наваждение. Раньше никогда даже не могла предположить, что желание может быть таким постыдным и развратным. Немыслимость и запретность её фантазий возбуждали сильнее прежних приключений. Срам был чудовищным и нестерпимо сладким!
